|
 3.3. Верховная власть
…Над множеством организаций, преследующих разные цели, должна быть власть целого или власть общей цели, то есть верховная власть...
Всякий человеческий союз, каковы бы ни были его цели и формы - семья, община экономическая или религиозная и т.п., характеризуется наличием общей власти и частного подчинения. В обществе формируется множество таких организаций, преследующих различные цели, но над всеми ими для “согласования” целей должна быть власть целого или власть общей цели, т.е. верховная власть.
Такая власть свое истинное значение и “лицо” приобретает в государственной форме, именно здесь она становится верховной и разделяет граждан на правящих и подданных. Она характеризует государство вообще, а различные ее формы порождают разные типы государств. Таким образом, главным отличительным признаком государства является то, что все члены общества и их союзы подчиняются государству юридически, оно же владычествует над всеми.
Но государство и верховная власть - это, конечно же, не одно и то же. Государство не порождает верховной власти. Верховная власть порождается обществом, которое как мы видим, разбито на множество слоев и союзов. Подобно тому, как люди сплачиваются в эти мелкие союзы, так, по мере развития национальной жизни, начинает обнаруживаться в сознании всех, что над всеми этими частными лицами, группами и семьями есть или должна быть некоторая высшая сила, сила для всех обязательная, объединяющая все частные групповые интересы. Иногда - это есть сила большинства, массы, иногда сила опыта, знания, авторитета. Но какова бы она в представлении нации не оказывалась, во всяком случае, обнаруживается, что для совместного существования всех этих лиц и групп необходима некоторая высшая, верховная, надо всеми владычествующая сила. Эта-то сила в лице одного из своих конкретных выразителей и составляет верховную власть.
Государство не может появиться, пока в обществе не явилось сознание верховной власти, и не имеется ее конкретных выразителей. Лишь тогда, когда выработано и то и другое, может явиться государство, как создание уже верховной власти. Верховная власть сплачивает около себя нацию на основании своего собственного принципа. Делается это в течение нескольких месяцев или нескольких столетий, в любом случае получается государство, то есть общество, соединенное под одною верховную властью во всем, что по его сознанию, выражающемуся в данном принципе верховной власти, требует общего, обязательного единства.
Необходимо тщательно разграничить эти три явления и понятия: общество, верховная власть и государство. При самой тесной связи между собой они имеют каждое свое особое существование, и могут даже приходить в столкновение.
Вообще - общество есть вся масса лиц и групп, совместное историческое существование которых порождает идею верховной власти, надо всеми ими одинаково владычествующей, а также выдвигает конкретных представителей этой идеи (ярким примером этого является требование выбора царя у ветхозаветных евреев).
Верховная власть выражает то, что во мнении общества составляет объединяющую всех силу, и при том не в виде лишь отвлеченного принципа, а также в конкретном представительстве его и в конкретных лицах.
Государство в широком смысле есть общество, поскольку оно объединено верховной властью в одной организации. Общество, однако, живет с государством лишь некоторой частью своего существования; также и каждый член общества есть лишь отчасти член государства, насколько этого требуют его права и обязанности, определяемые верховной властью.
Государство в узком смысле есть вся та организация общества, которая потребна для осуществления целей объединения ее. Не должно также смешивать государство с правительственным механизмом, задача которого быть орудием верховной власти для осуществления целей государства. Эта организация системы управления тем более не должна быть смешиваема с верховной властью.
Заметим также, что самая идея управления, свойственная данной форме верховной власти, должна быть лишь с большой осторожностью определяема по наличной системе управления, которая обуславливается не одной внутренней логикой верховной власти, но множеством исторических случайностей, и представляет всегда многое, существующее даже в прямом противоречии с собственно идеей данной формы верховной власти.
Итак, верховная власть есть объединительная начальная идея, материализующаяся в конкретной силе и организующая государство. Верховная власть всегда проста, всегда принадлежит какому-либо одному началу (монарху, аристократии, народу). Так было в древности, так есть и теперь и так будет всегда. Наоборот, в управлении никогда не действует какой-либо один из этих принципов, но замечается всегда одновременное присутствие всех их, так или иначе организуемых верховной властью. Современное государство не представляет в этом отношении ничего нового и исключительного, а лишь воспроизводит вечный закон политического строения обществ. Ошибочные в этом отношении понятия порождаются лишь забвением того, что организация верховной власти и организация управления вовсе не одно и то же, и по самой природе общества слагаются неодинаково.
Чтобы видеть ошибочность точки зрения конституционного права, достаточно вспомнить общие признаки верховной власти.
Верховная власть едина, постоянна, непрерывна, державна, ненарушима, безответственна, везде присуща и она есть источник всякой государственной власти. Совокупность принадлежащих ей прав есть полновластие, как внутренне, так и внешнее. Юридически она ни чем не ограничена. Она не подчиняется ничьему суду, ибо если бы был высший судья, то ему бы принадлежала верховная власть. Она - верховный судья всякого права... Словом, это власть в юридической области полная и безусловная. Эта полнота власти называется иногда абсолютизмом государства в отличие от абсолютизма князя. В самодержавных правлениях монарх потому и имеет неограниченную власть, что он единственный представитель государства как целого союза. Но и во всяком другом образе правления верховная власть виделась точно также не ограничена... Это полновластие неразлучно с самими существом государства.
Всякие ее ограничения могут быть только нравственно-религиозные, а не юридические. Будучи юридически безграничною, верховная власть находит предел, как в собственном нравственном сознании, так и в совести граждан.
Точнее было бы сказать, что она ограничена содержанием того идеократического элемента, который выражает, и для выражения которого признана верховной. Выходя из этих пределов, она становится узурпаторской, незаконной. Оставаясь же в них, ничем, кроме содержания собственной идеи, не ограничена.
Единство верховной власти нарушается там, где ее носителями являются несколько органов, как это мы видим в конституционной монархии и демократии. Здесь единую волю, всем управляющую, воображают “сочетать” из нескольких воль, выражающих противоположные принципы. Но совершенно ясно, что такое “сочетание” плюсов и минусов создает в недрах “единственной государственной воли” вечную борьбу, исключающую всякую возможность искомого единства.
Наглядным подтверждением этого тезиса является противостояние исполнительной и законодательной власти в России с 1991 по 2000 годы. Верховной власти, которая бы только царствовала, но не управляла, нет и быть не может. Верховная власть призывает к управлению других и “управляет” таким образом “управляющими”. И главный вопрос здесь заключается в том, чтобы это управление правительством не было фиктивным.
Современники прекрасно знают факты, которые способны осветить отношение между верховной властью и управлением. В действительной жизни нет примера, чтобы государство в целом состояло только из монархических, аристократических или демократических элементов. В действительности политические тела представляют сооружения “смешанных стилей”. Это смешение стилей объясняется тем, что монархия, аристократия и демократия опираются на свойства, составляющие неотъемлемую принадлежность каждого общежития. Поэтому в государствах является не полная однородность элементов, а только преобладание одного над остальными.
Это совершенно верное наблюдение. Но оно верно лишь до тех пор, пока не приписывает верховной власти того, что составляет принадлежность общества, и в государство переходит из общества в той мере, в какой этого требует принцип, получивший в данном государстве функцию верховной власти.
Дело собственно состоит в следующем. В человеческом обществе многоразличные элементы силы, влияния на окружающее. Вся жизненность управления зависит от умения пользоваться внутренней связью, которая на тысяче пунктов существует между государством и территориальными, классовыми, сословными, родовыми и т.д. союзами, создаваемыми общественной жизнью. Тут существует множество центров влияния, основанных на различных способах иметь власть, а потому в многоразличных проявлениях постоянно живут все принципы власти. Они не исчезают никогда и нигде, как не исчезают различного рода организации, возникающие на их основе, и для жизни социальной все, в своем роде, необходимые. Но когда возникает государство, это означает, что возникает идея некоторой верховной власти, не для уничтожения частных сил, но для их регулирования, примирения и вообще соглашения. Без такой владычествующей силы частные силы, по самой противоположности своей идеи обречены на борьбу. Смысл верховной власти состоит в общем обязательном примирении!
Поэтому-то верховная власть, по самой идее своей, может быть основана лишь на каком-либо одном простом принципе. На каком именно? Политический гений различных народов и в разные эпохи их существования неодинаково это решает. Он выбирает иногда основу демократическую, иногда аристократическую или монархическую, но всегда какую-либо одну. Иначе быть не может и не бывает. Ибо сочетание нескольких основ власти лишило бы верховную власть единства идеи, т.е. нарушило бы самую цель учреждения государства.
Как бы мы не комбинировали различные силы для достижения их согласного действия, мы не можем предупредить их столкновения. Это столкновение даже необходимо, ибо живые принципы верят и должны верить в свою правоту, а, следовательно, должны стремиться каждый к возможно большему господству над обществом. Уничтожение такого стремления означало бы исчезновение в них живой силы. Поэтому столкновение их и борьба неизбежны и полезны. Но общество должно иметь учреждение, которое бы не допускало такого столкновения до междоусобия, не позволяло полезной степени борьбы переходить в степень опасную и даже смертельную для общества. Таким учреждением является государство и его верховная власть.
Если бы верховная власть была сочетанием различных основ власти, то их борьба неизбежно возникла бы и здесь. Кто же бы тогда явился примирителем ее? Свободное соглашение? Но государство только и основано по той причине, и на тот случай, когда нет свободного соглашения.
Во всех случаях, когда свободное соглашение возможно, в государстве нет надобности. Когда же соглашение свободное невозможно, верховная власть государства может выступить в качестве судьи только став на высшую точку зрения, свою собственную, единую, свободную от опасности внутренних противоречий.
Если бы в государстве верховная власть состояла из нескольких элементов, то общество никогда не могло бы быть уверено в том, что оно обладает верховной властью. Такая власть являлась бы, когда ее составные элементы пришли в согласие, и исчезала бы каждый раз, когда они входят в столкновение. Но где же тогда “постоянство” “непрерывность” действия верховной власти? При “сочетанной” власти преобладание попеременно получал бы то один, то другой принцип, а общество лишалось бы стройности и определенности управления. Но тогда нет никакой пользы от государства, да нет и самого государства. Оно как учреждение постоянное при этом исчезает, и общество само не знает, в какую минуту оно имеет государство, в какую нет.
Посему верховная власть всегда основана на одном принципе, поставленном выше всех остальных. Это не одно требование логики, но также исторический факт. В верховной власти всегда владычествует один какой-либо принцип. Остальные, хотя и сохраняются в государстве как действующие силы управления, но уже являются подчиненными, без значения власти собственно верховной, имеющей последнее слово решения. Только поверхностность анализа порождает мнение о будто бы “сложной" верховной власти. Ее нет.
В “современных” конституционных государствах точно также нет сочетанной, сложной верховной власти, а есть лишь сложная управленческая власть. Конституционные “монархи” и их верхние и нижние палаты, по существу современных идей, составляют власть лишь делегированную. В новейшей истории конституционных стран мы всегда видим, как в случае столкновений между делегированными властями, решающим элементом является масса народа иногда посредством голосований, иногда посредством революции, или посредством “мирных манифестаций”, которые в политике имеют значение угрозы революцией.
То, что современные представители государственного права считают “конституционной” формой правления, сочетающей будто бы различные элементы в одной верховной власти, есть, таким образом, в действительности ничто иное как еще не вполне организованная «демократия». Она уже победила в сознании народов, она уже стала фактически верховной властью.
Но если бы даже опыт и практика показали, что народу удобнее разделить своих “управляющих” на несколько самостоятельных учреждений в виде президента, и двух и даже более палат, то это нисколько не изменяет положения дела. Источником верховной власти современных стран является именно олигархия, и в настоящее время мы, подобно всем другим моментам истории, видим, что собственно верховной властью является один и простой принцип, а никак не сочетание нескольких и не какой-нибудь оставшийся из них сложный.
Сочетание же и усложнение происходит, как всегда, лишь во власти управляющей, приводящей руководящую волю верховной власти в возможное практическое осуществление. В каждом государстве, каков бы ни был его образ правления, существует известная система властей и учреждений, исторически слагавшаяся и имеющая своеобразную организацию. Как ни различаются между собой эти власти и учреждения, они слагаются из верховной власти, из властей ей подчиненных, и из участвующего в управлении государством народа, в большей или меньшей степени обусловливаемой установившимся в стране образом правления.
Эта формула прекрасно рисует действительное строение государства, которое не уничтожает общества, а лишь верховно его организует, а посему допускает под своим верховным руководством действие всех его природных сил, для чего вводит их в систему управления. Государство это делает даже по необходимости, ибо вводя остальные элементы власти в систему своего управления, оно их тем самым подчиняет своему надзору и руководству, а не оставляет их таиться в обществе в качестве сил внезаконных и бунтующих.
Давая им в различных отраслях управления место, наиболее свойственное их природе, верховная власть достигает также более совершенной организации управления. Но не должно забывать, что вся эта специализация происходит не в самой верховной власти, а лишь в создаваемых ею органах управления. В них, и только в них происходит разделение и сочетание, которые столь сбивают с толку “современное” государственное право. Все эти разделения и сочетания только потому и возможны в виде гармоническом, без погружения в общества в анархию, что над ними всегда возвышается в виде живой и деятельной силы какой-либо один, простой и нераздельный принцип, в качестве власти верховной.
Аксиома верховной власти — власть есть волевая сила. Слабая верховная сила — не власть, а самообман и обман, она источник крушения государства. Все это тем важнее и вернее, чем больше размер государства (территория, население), чем сложнее состав государства (нации, классы, сословия), чем тяжелее его политическое и экономическое состояние, и, наконец, чем важнее его провидческие мировые задачи.
Чтобы быть сильной верховная власть должна иметь следующие основы:
Волевую - властвующему необходим волевой заряд; сознание своей силы, правоты, призванности к служению государству и народу; отсутствие страха перед массой; наличие творческого и идейно-национального замысла; здравый ум и ясные мысли.
Политическую - независимость власти от международного давления, закулисных группировок и временщиков, политических партий и социальных классов.
Экономическую - опора на ресурсы и производителей своего государства; соблюдение объективных экономических законов; независимость от финансовой олигархии и подчинение ее интересам государства.
Силовую - это наличие достаточно верного и сильного принудительного аппарата (воинского, политического, служб безопасности, судебного и исправительного).
Структурную - это формально государственное строение власти, т.е. необходимая и достаточная централизация управления.
В контексте изложенного определенный интерес представляют идеи верховной власти в истолкованиях выдающихся русских деятелей и правителей.
Первое упоминание о верховной власти мы находим в первом русском политическом трактате “Слово о Законе и Благодати”. Он был написан в XI веке киевским митрополитом Илларионом. О его жизни и деятельности известно только из скупой летописной характеристики, отмечающей высокие моральные и интеллектуальные достоинства Иллариона: “муж благ, книжник и постник”. Илларион обращается к обсуждению группы политических проблем, связанных с выяснением происхождения, сущности и употребления власти: “Сущность власти - Божественна, так как в своем назначении она реализует Божественную волю. Носитель верховной власти - “причастник” и “наследник” небесного Царства. Происхождение верховной власти наследственное, а родословие князей Илларион исчисляет, начиная от “старого Игоря”. Князь должен быть “единодержцем” своей земли. Применяемая Илларионом формула “единодержец всей земли” означает, в его понимании, представление о единодержавии как единой и суверенной власти в пределах всей подвластной князю земли.
Необходимо отметить, что Илларион впервые в русской политической истории поставил вопрос об ответственности верховной власти перед подданными. Эта проблема сформулирована у него в общих чертах, но она обозначена и в дальнейшем породила целую самостоятельную линию в русской политической литературе. Князь обязан, утверждает Илларион, без блазна (искушения) же перед Богом “данные ему люди управившу”, ибо несет ответственность “за труд паствы людей его”.
Вопрос об ответственности князя за исполнение своего высшего долга, т. е. реализацию властных полномочий в человеческом обществе, активно обсуждался в русской средневековой политической литературе. Непосредственно вслед за Илларионом обращение к данной проблеме встречается у автора «Повести временных лет» Нестора, в которой говорится, что «за злые действия князя будет отвечать вся страна», но ответственность самого князя предусматривается также только перед Богом. Митрополит Киприан, продолжая далее обсуждение этой темы, сформулировал положение «о княжеском грехе», под которым он понимал плохое управление подданными, и он поставил вопрос о взаимной ответственности правителя и его подданных («не весте ли, яко грех людской на князя и князя на людие нападает».
Понятие «грозы», которое Илларион первым вводит в политическую теорию в качестве характеристики одного из аспектов деятельности верховного властного начала, снабжено у него определенным содержанием и указывает, прежде всего, на могущественность власти, способной «отгрозить» врагам родной земли в целях сохранения мира.
В обязанности князя входит и организация хорошего управления страной: «глады угобзи (гобза – урожай) … боляры умудри, грады разсели».
По кругу затронутых проблем и широте политического горизонта, а также по писательскому мастерству трактат Иллариона был высоко оценен как современниками, так и потомками. В свое время он пользовался широкой известностью. На протяжении многих веков он формировал политическое сознание русских писателей и мыслителей, а поставленные Илларионом политические проблемы обсуждались в течение всего средневекового периода и сохранили свое значение в новое время. К числу таких, прежде всего, следует отнести вопросы о соотношении права и нравственности, законности происхождения высших властных полномочий, реализации власти в законных пределах, ответственности правителя перед подданными, обеспечении управления страной и др.
Илларион создал идеальный образ верховного правителя христианского типа, выработав определенные моральные и юридические критерии, с помощью которых он оценивал его личность и деятельность. Эта тема стала центральной в политических теориях в период образования Московского государства.
Дальнейшее развитие русская политическая мысль получает в трудах Владимира Мономаха. В 1113 году во время большого Киевского восстания на Киевский стол был приглашен сын Великого князя Всеволода и внук Ярослава Мудрого – Владимир Мономах, который фактически участвовал в управлении государством еще при своем отце Всеволоде и оказывал большое влияние на государственные дела при Великом князе Сятополке, а также прославился военными походами и победами над половцами, за что был неоднократно похвально отмечен в летописях.
Политическая программа Мономаха сформулирована в его сочинениях: «Поучение детям», «Послание Олегу Черниговскому» и «Отрывок», условно называемый Автобиографией. В этих работах затронут большой круг вопросов: объем полномочий Великого князя, взаимоотношения церкви и государства, принципы отправления правосудия в стране.
Политическое содержание наиболее очевидно представлено в «Поучении», в котором ведущее место занимает проблема организации и осуществления верховной власти. В. Мономах советует будущим Великим князьям все дела решать совместно с Советом дружины. Не допускать в стране «беззакония» и «неправды». Вершить правосудие у него равнозначно понятию действовать «по правде», поэтому «оправдывать» означает - судить по закону. Судебные функции Мономах предлагал осуществлять князю самому, не допуская нарушения законов и проявляя милосердие к наиболее беззащитным слоям населения (бедным смердам, убогим вдовицам, сиротам и т. д.). Отрицание кровной мести вылилось у него в полное неприятие смертной казни: «Ни права, ни крива, не убивайте и не повелевайте убити его». Даже если по тяжести своих деяний кто и будет достоин смерти («аще будет повинен смерти»), то все равно «не погубляйте никоторая же хрестьяны». Призыв не «мстить» рассматривается в «Поучении» не только как принцип законодательства, в данном случае определяющий практику применения наказаний, но и как основа межкняжеских отношений.
Мономах разрабатывает поставленную еще Илларионом проблему ответственности Великого князя перед подданными. О ней он говорит при разрешении вопроса об управлении страной, организации правосудия и при необходимости военных действий. Мономах просит князей следить за тем, чтобы войско не причиняло ущерба селянину. Во всех спорных случаях он советует отдавать предпочтение миру, т.к. не видит причин для братоубийственных войн, поскольку всем народам уготовано место на земле, а правителям следует направить усилия на поиски путей достижения мира. Все споры возможно разрешать «добром» в том случае, если недовольные князья напишут «грамоту» со своими притязаниями. С теми же, кто жаждет войны («мужами крови»), достойным князьям не по пути, т.к. месть не должна быть определяющим мотивом в политике.
При решении вопроса о взаимоотношениях светской и духовной властей Мономах отводит церкви почетное, но явно подчиненное место. Он «чтил чернеческий и поповский чин», но, тем не менее, явно отдавал предпочтение мирским людям, которые «малым добрым делом» стараются помочь своей стране и народу, а монахи лишь терпят «одиночество, чернечество и голод» во имя собственного спасения.
Заслуживает внимания и оценка верховной власти, данная в политической концепции Филофея, вошедшая в историю политической мысли как “Москва — третий Рим”. Прежде всего Филофей отмечает законность происхождения верховной (царской) власти. В послании к Великому князю Василию Ивановичу он приводит его почетное родословие, указывая Василию, что править ему следует по заповедям, начало которым было положено великими прадедами, в числе их называются “Великий Константин..., блаженный святой Владимир и великий и Богоизбранный Ярослав и прочие... их же корень в тебе”. Но основное внимание Филофей сосредотачивает на выяснении сущности верховной власти, персона которой явно сакрализуется. Царь “поставлен от Бога... и слуга то есть Божий”. Он “Высокостолпнейший государь и самодержец, Боговенчанный христианский царь, браздодержатель всем христианским исполнением обладающий”. Он веры “содержатель” и “соблюдатель всех христоименитых людей”. На нем лежит обязанность заботится о своих подданных, а для этого необходимо содержать свое царство “со страхом Божьим”, к чему обязывает царя или князя “скипетр в руке и венец на голове”, и быть властелином над своими подвластными, ибо “который царь не властвует над подвластными его”, то не избегнет суровой кары, так его царство может постичь землятрясение (трус), затопление (море потопи) или мор (земля пожре).
Особый интерес представляет позиция первого русского самодержца Иоанна Грозного о сущности и месте верховной власти в государственном управлении, которого современники характеризовали как “муж чудного разумения, в науке книжной почитания доволен и многоречив, зело в ополчениях дерзостен и за свое отечество стоятель”. Беспристастный летописец правда, тут же прибавляет, что царь Иоанн был “на рабы от Бога ему данные жестокосерд вельми”... Но этот вопрос особый, не касающийся “чудного разумения”, с которым Иоанн формулировал идею своей власти.
Права Верховной власти, в понятиях Грозного, ясно определяются христианскою идеей подчинения подданных. В этом и широта власти, в этом же и ее пределы (ибо пределы есть и для Грозного). Но в указанных границах безусловное повиновение царю, как обязанность, предписанная верой, входит в круг благочестия христианского.
Если царь поступает жестоко или даже несправедливо, - это его грех. Но это не увольняет подданных от обязанности повиновения. Если даже Курбский и прав, порицая Иоанна, как человека, то от этого еще не получает права не повиноваться божественному (не мни, праведно на человека возъярився, Богу приразиться: ино бы человеческое есть, аще и порфиру носит, ино же божественное). Поэтому Курбский своим поступком свою «душу погубил». «Если ты праведен и благочестив, говорит царь, то почему же ты не захотел от меня, строптивого владыки, пострадать и наследовать венец жизни?» Зачем «не поревновал еси благочестия» раба твоего Васьки Шибанова, который предпочел погибнуть в муках за господина своего?»
С этой точки зрения, порицание поступков Иоанна на основании народного права других стран, (указываемых Курбским) не имеет, по возражению царя, никакого значения. «О безбожных человецех что и глаголати! Понеже тии все царствиями своими не владеют: как им повелят подданные («работные»), так и поступают. А российские самодержавцы изначала сами владеют всеми царствами (то есть всеми частями царской власти), а не бояре и вельможи».
Противоположение нашего принципа Верховной власти и европейского вообще неоднократно заметно у Иоанна и помимо полемики с Курбским. Сознание международного значения самодержавия достигает в грозном царе высокой степени. Он действительно вполне ясно понимает, что представляет иной и высший принцип. «Если бы у вас, говорит он шведскому королю, было совершенное королевство, то отцу твоему архиепископ и советники и вся земля в товарищах не были бы. Он ядовито замечает, что шведский король «точно староста в волости», показывая полное понимание, что этот «не совершенный» король представляет в сущности демократическое начало. Так и у нас, говорит царь, «наместники новгородские – люди великие», но все-таки «холоп государю не брат», а потому шведский король должен бы сноситься не с государем, а с наместниками. Такие же комплименты Грозный делает и Стефану Баторию, замечая послам: «Государю вашему Стефану в равном братстве с нами быть не пригоже». В самую даже крутую для себя минуту Иоанн гордо выставляет Стефану превосходство своего принципа: «Мы, смиренный Иоанн, царь и великий князь всея Руси, по Божьему изволению, а не по многомятежному человеческому хотению. Как мы видели выше, представители власти европейских соседей для Иоанна суть представители идеи «безбожной», то есть руководимой не божественными повелениями а теми человеческими соображениями, которые побуждают крестьян выбирать старосту в волости.
Вся суть царской власти, наоборот, в том, что она не есть избранная, не представляет власти народной, а нечто высшее, которое признает над собой народ, если он «не безбожен», Иоанн напоминает Курбскому, что «Богом цари царствуют и сильные пишут правду». На упрек Курбского, что он «погубил сильных во Израиле», Иоанн объясняет ему, что сильные во Израиле - совсем не там, где полагает их представитель аристократического начала «лучших людей».
Не от народа, а от Божией милости к народу идет стало быть царское самодержавие, Иоанн так и объясняет.
«Победоносная хоругвь и крест Честной», говорит он, даны Господом Иисусом Христом сначала Константину, «первому во благочестии», то есть первому христианскому императору. Потом последовательно передавались и другим. Когда «искра благочестия дойде и до Русскаго Царства», та же власть «Божиею милостию» дана и нам, «Самодержавие Божиим изволением», объясняет Грозный, началось от Владимира Святого, Владимира Мономаха и т.д. и через ряд государей, говорит он «даже дойде и до нас смиренных скипетродержавие Русскаго Царства».
Сообразно такому происхождению у царя должна быть в руках действительная власть, Возражая Курбскому, Иоанн говорит: «Или убо сие светло – пойти прегордым лукавым рабам владеть, а царю быть почтенным только председанием и царской честью, властью же быть не лучше раба? Как же он назовется самодержцем, если не сам строит землю?» «Российские самодержцы изначала сами владеют всеми царствами, а не бояре и вельможи».
Царская власть дана, как мы видели, для поощрения добрых и кары злых. Поэтому царь не может отличаться только одною кротостью. «Овых милуйте рассуждающе, овых страхом спасайте», говорит Грозный. «Всегда царям подобает быть обозрительными: овогда кротчайшим, овогда же ярым; ко благим убо милость и кротость, ко злым же ярость и мучение; аще ли сего не имеет - несть царь!» Обязанности царя нельзя мерить меркой частного человека, «Иное дело свою душу спасать, иное же о многих душах и телесах пещися», Нужно различать условия, Жизнь для личного спасения - это «постническое житие», когда человек ни о чем материальном не заботится и может быть кроток как агнец. Но в общественной жизни это уже невозможно. Даже и святители, по монашескому чину лично отрекшиеся от мира, для других обязаны иметь «строение, попечение и наказание». Но святительское запрещение, по преимуществу, нравственное, «Царское же управление требует страха, запрещения и обуздания, и конечного запрещения, в виду «безумия злейших человеков лукавых». Царь сам наказуется от Бога, если его «несмотрением» происходит зло.
В этом строении он безусловно самостоятелен. «А жаловать есми своих холопей вольны а и казнить их вольны же есмя».
«Егда кого обрящем всех сих злых (дел и наклонностей) освобожденным, и к нам прямую свою службу содевающим, и не забывающим порученной ему службы, и мы того жалуем великими всякими жалованьями; а иже обрящется в супротивных, еже выше рехом, по своей вине и казнь приемлет».
Власть столь важная должна быть едина и неограниченна, Владение многих подобно «женскому безумию». Если управляемые будут не под единою властью, то хотя бы они в отдельности были и храбры и разумны, – общее правление окажется «подобно женскому безумию». Царская власть не может быть ограничиваема даже и святительскою. «Не подобает священникам царская творити». Иоанн Грозный ссылается на Библию, и приводит примеры из истории, заключая: «Понеже убо тамо быша цари послушны энархам и сигклитам, – и в какову погибель приидоша, Сия ли нам советуешь?»
Еще более вредно ограничение власти аристократией. Царь по личному опыту обрисовывает бедствия, нестроения и мятежи, порождаемые боярским самовластием. Расхитив царскую казну, самовластники, говорит он, набросились и на народ: «Горчайшим мучением имения в селах живущих пограбили». Кто может исчислить напасти, произведенные ими для соседних жителей. «Жителей они себе сотвориша яко рабов, своих же рабов устроили как вельмож». Они называли себя правителями и военачальниками, а вместо того повсюду создавали только неправды и нестроение, «мзду же безмерную от многих собирающие и вся по мзде творяще и глаголюще».
Положить предел этому хищничеству может лишь самодержавие. Однако же эта неограниченная политическая власть имеет, как мы выше заметили совершенно ясные пределы. Она ограничивается своим собственным принципом.
«Все божественные писания исповедуют яко не повелевают чадам отцем противиться и рабем господом»: однако же, прибавляет Иоанн, «кроме веры». На этом пункте Грозный, так сказать, признал бы со стороны Курбского право неповиновения, почему усиленно доказывает, что этой, единственной законной причины неповиновения Курбский именно и не имеет. «Против веры» Царь ничего не требовал и не сделал: «Не токмо ты, но все твои согласники и бесовские служители не могут в нас сего обрести», говорит он, а потому и оправдания эти ослушники не имеют. Несколько раз Грозный возвращается к уверениям, что если он казнил людей, то ни в чем не нарушил прав церкви и ее святыни, являясь, наоборот, верным защитником благочестия. Прав или не прав Иоанн фактически, утверждая это, но во всяком случае его слова показывают, в чем он признает границы дозволенного и недозволенного для царя.
Ответственность царя перед Богом нравственная, впрочем для верующего вполне реальная, ибо Божья сила и наказание сильнее царского. На земле же перед подданными царь не дает ответа. «Доселе русские владетели не допрашиваемы были («не исповедуемы») ни от кого, но вольны были в своих подвластных жаловать и казнить, а не судились с ними ни перед кем». Но перед Богом суд всем доступен. «Судиться же приводиши Христа Бога между мною и тобою, и аз убо сего судилища не отметаюсь». Напротив этот суд над царем тяготеет больше чем над кем-либо. «Верую, говорит Иоанн, яко о всех своих согрешениях вольных и невольных, суд прияти ми яко рабу, и не токмо о своих, но о подвластных мне дать ответ, аще моим несмотрением согрешают».
Таковы главные идеи верховной власти в русской политической мысли. Однако их реализация целесообразна, если персонификация верховной власти будет воплощена в идеальном правителе, христианине по духу и по жизни, т.е. это должен быть не просто царь, но и духовный пастырь народа. В противном случае такая неограниченная верховная власть может привести к великим бедам для народа, что также подтверждается множеством исторических примеров.
И еще можно сказать по поводу именно такой верховной власти, что она всегда необходима в критические для государства моменты, когда многовластие действительно может оказаться подобно «женскому безумию».
|
|
Новости
